Прим. ред. Ниже мы приводим в сокращении статью гл. редактора выходящей в Аргентине газеты «Наша страна» Ник. Казанцева об отношении недавно скончавшегося архиеп. Брюссельского и Западно-Европейского Серафима (Дулгова) к подготовляемому группой м. Лавра «объединению» остатков Русской Зарубежной Церкви с Моск. Патриархией. … Мягкий и доброжелательный пастырь, Владыка тем не менее был неумолимо суров в оценках лиц, которые поволокли Зарубежную Церковь на унию с Московской Патриархией. В своем последнем письме он вспоминал повесть Вл. Солоухина «Смех за левым плечом», о том как Лукавый злорадствует, когда он «нашептал тебе сделать дурно, а ты, дурачёк, и послушался. Вот ему и радостно, что ты в его руках. Вот он хихикает и потирает руки». И Владыка констатировал: «те, кто возбудил всю эту заваруху, у них, без сомнения, за их плечом слева, смеется некто...». Их он пытался вразумить. В докладной записке митрополиту Лавру от 20 сент. /3 окт. 2003 г. он увещевал первоиерарха «нанести Москве афронт» — отказаться от сближения: «С кем, Вы, Владыко будете разговаривать, если поедете? С 4-м патриархом после Святейшего Тихона, или же с первым после него? Заседать-то будете в зале, осененном портретами предшественников теперешнего, начиная с основоположника «сергианства». Ведь вот теперешний патриарх имеет титул Второго. Выходит, что для Вас и Алексий Первый сделался законным и почтенным. А другие до него и после него — тоже! Если Вы признаете предшественников, мне лично придется поставить Зарубежной Церкви упрек: зачем Она меня 70 лет обманывала? Держала меня на неправом пути?» Владыка Серафим считал, что переговоры можно начать только когда уйдут со сцены совки, и призывал Лавра мыслить по библейски: «Еврейский народ шатался по пустыне 40 лет — срок необходимый, чтобы в Землю Обетованную смогли бы войти только из нового поколения, родившегося уже по уходу из египетского плена. Так и мы ныне: давайте терпеливо ждать, когда нашей Зарубежной Церкви будет допустимо разговаривать с тамошними людьми, но уже новыми ...» По мнению Вл. Серафима объединяться можно будет не раньше, чем через лет 35 «когда все выросшие в атмосфере и духе КГБ перемрут, когда появятся там новые люди, уже рукопожатные». … Владыка Серафим пытался его убедить и примером из Древней Греции: «Вы, Владыко можете свидание отложить: мол «мы еще не готовы». А если и поедете, то и вернитесь, ничего не сделав. И будете и дальше употреблять метод Пенелопы. Муж уплыл, от него нет известий, а у Пенелопы появились поклонники. Интересно (обратим внимание!), что она с ними разговаривать не отказывается. Вместе с тем, — ничего и не обещает. Даже придумала сроки на обдумывание — вот когда кончит ткать эту материю... А по ночам умудрялась распускать сотканное...» Даже современную историю Владыка взял на вооружение, дабы пробиться хотя бы к инстинкту самосохранения Лавра: «Вы поедете в Москву для переговоров. В Вашей комнате будут готовы микрофоны. А к еде или чаю Вам присыпят порошок: всякая бдительность будет снижена. Исторический пример: в конце войны в Ялте Сталин имел главного оппонента Рузвельта, но в кресле инвалида. Мысль его, к ужасу Черчилля, уже правильно не работала — и вероятно безо всяких порошков. Ну, а в результате, в Ялте Сталин получил абсолютно все, что хотел. Союзники отдали ему даже ту Польшу, ради свободы которой началась-то война...». Видать, все-таки весьма слаба была надежда Вл. Серафима переубедить Лавра, и посему он предупреждал первоиерарха о своих собственных шагах «случись наша катастрофа»: «По состоянию здоровья и перманентного наблюдения хирургов ввиду ослабления сил, я уже неспособен идти по пути какого-то активного противодействия. А всякие диссидентские группы меня не прельщают. Их развелось много, наподобие греческих старостильных групп, друг друга не признающих и воюющих между собою. В одном СПб имеются общины и матфеевцев и хризостомовцев и каллиниковцев и бостонцев! Плюс еще с «нашей» стороны: и суздальцы, и вениаминовцы (может наиболее солидная группировка?) и теперь последователи того, весьма солидно образованного, который подписывал прежде как иеромонах Дионисий. Так вот, прибавлять ко всему этому и «серафимовцев» — имею достаточно чувства юмора, чтобы на это не идти!» (Кстати, в письмах мне Владыка не раз подчеркивал, что высоко ставит епископов Вениамина Черноморского и Дионисия Алферова. Про последнего он уточнял: «я очень ценю и его перо и его мысли»). Владыка затем выразил Лавру мнение, что «какие-то духовные лица и какие-то приходы неизбежно пополнят ряды вот этих всяких диссидентских группировок, стоящих ныне к Вам в оппозиции. Но разве их можно судить строго? Куда же имдеваться? А вот поэтому я и чувствую вопиющую, основную несправедливость: те священники и те приходы, которые настроены про-московски — они могут хоть сейчас туда перейти, если пожелают. А то духовенство и те приходы, которых Москва вовсе не прельщает — они такой свободы выбора не имеют и не будут иметь. Значит, Вам придется употребить силу, насилие над ними, чтобы их заставить пойти по Вашему выбору. И если переговоры в Москве дойдут до «благополучного» конца, Вы тем самым подкрепите положение всех диссидентских групп. Теперь они уже просто будут иметь все основания сказать: «а мы что говорили!» В случае если уния будет-таки Зарубежной Церкви навязана, проживавший на покое при Лесненском монастыре во Франции архипастырь видел свою судьбу в такой перспективе: «Буду сразу же просить Ваш Синод вычеркнуть меня из списков Ваших архиереев, даже на покое пребывающем. Буду просить дать указание Лесненскому монастырю более меня за богослужениями не поминать. Будет грустно, но придется прекратить мое богослужебное участие в обители. Все же, неизбежно, мое такое отчуждение незаметным не пройдет. Меня могут посетить, узнать, спросить. Тогда я буду кратко и просто отвечать, как я мыслю». Здесь надо сказать, что Владыка Серафим и не дожидался формального подписания предательских договоров. Он убедился, что решение ряда иерархов отдаться Москве уже бесповоротно. А посему, в день его кончины, 24 ноября, когда игумения Лесненского монастыря мать Макрина открыла конверт с его последней волей, то узнала, что Владыка уже «вычеркнул самого себя из числа архиереев митрополита Лавра и завещал его похоронить не в епископском облачении, а в одеяниях простого иеромонаха». Что и было исполнено. Увы, враги независимой Зарубежной Церкви и в последний путь не дали ему отправиться спокойно. Незваным-нежеланным явился его отпевать Марк Берлинский, словно хотел убедиться собственными глазами, что ненавистный ему архипастырь уже не сможет чинить препятствия его замыслам. Владыка Серафим, хотя и относился к Марку без тени личной неприязни, прекрасно сознавал, что тот является главным виновником всей затеи о капитуляции. Вот, что он мне писал: «… Основное побуждение Марка — сохранить для своей епархии множество храмов в Германии дореволюционной постройки. Сейчас германское государство их ему оставляет. Но Москва их требует и шантажирует. Легко могут их у него отнять и отдать Москве. Вот он и хочет из себя сделать такого, что Москва не захочет его огорчать...». Москва-то в конечном итоге не только «огорчит», но и прямо вытрет ноги об архиепископа Марка и обо всех соглашателях. Но у них не хватает ума этого сегодня понять... После Марка, главным виновником Владыка считал редактора «Благовестника». Он мне писал 13 ноября: «Доподлинно делается ясным, что особую прыть и усилие, чтобы закабалить Зарубежную Церковь Путину проявляет наш о. Перекрестов». Дело в том, что среди прочих неблаговидных ролей сей иерей из Сан-Франциско взял на себя и функцию главного цензора. С последовательностью достойной советского Главлита, как заведующий официальным интернетовским узлом РПЦЗ, он на нем помещал — и помещает — лишь материалы в пользу унии. Но не пропустил ни письма 14-ти священников, ни послание Епископа Даниила Ирийского, ни обращение архимандрита Алексия, ни бесчисленные другие протесты клириков и мiрян выступавших против соглашения с Москвой. (Хотя сам всего лишь четыре года назад в письме газете «Русь Православная» доказывал порочность такого шага; этот его опус широко распространяется теперь среди зарубежной паствы как яркое свидетельство его хамелеонства). Итак, советизирование нашей Церкви началось. Уже у нас есть советского стиля цензура. Со временем будут и все остальные прелести... Впрочем, интеллектуально Вл. Серафим «нашего Перекрестова» не ставил слишком высоко: «Пишет нудные доклады и читает их нудным голосом». Таким лицам он противопоставлял священников идейных и цельных, которых в Зарубежной Церкви еще множество. Особенно уважал Владыка настоятеля храма Св. Иоанна Русского в Лионе и специально писал митрополиту Лавру о том, в какую западню загнали этого пастыря соглашательские затеи: «Особенно вижу я трагедию думая, например, об отце Квентине Кастельбажаке. В свое время, из страха перед тенью Москвы (что тогда оказалось лишь плодом ловкой агитации) он был среди той дюжины духовенства во Франции, которые порвали с Синодом. Но по прошествии какого-то времени он сам увидел, что поезд идет не туда, куда нужно и соскочил с него на ходу. Это он увидел сам, но в его решении сыграло немалую роль и то, что его из-за океана «обрабатывали» телефонами и письмами: лишь бы он отошел от каннского епископа Варнавы, который Вам, по-видимому, особенно одиозен! Это видно из того, что Синод пошел на все его требования, что было немало. Но процесс этого отхода от диссидентской группы ему даром не прошел: у него тогда развилась болезнь глаз и он, все же молодой, даже поседел... Но о. Квентин пошел на все, из города не уехал, дабы не бросать на произвол судьбы своих пасомых, оказавших емудоверие. Его нервное потрясение прошло, он вполне освоился, ему удалось создать в том же квартале прекрасную церковь в гараже, он продолжал заниматься прихожанами в самом наилучшем отношении, возобновил печатание православного журнала на французском языке... Что же теперь ему предстоит делать? Как будет он смотреть в глаза своим прихожанам в Лионе, когда он их уверял, что следовать за диссидентами нет причины? Или он вынужден будет идти с повинной головой к своим прежним единомышленникам, или уходить к греческим старостильникам, с которыми его связывает дружное прошлое... но к которым он тогда не перешел из доверия к нашему Синоду! Третьего пути я не вижу. Но могу понять его чувства и чувства его пасомых по отношению к тем, кто их предал...». Удручала Вл. Серафима и степень обмiрщенности иных епископов Зарубежной Церкви, погрязших в гедонизме. Еще до перехода в наступление соглашателей, 1-го мая с. г. Владыка мне писал с грустной иронией: «Был срочно нужен нам в монастыре священник. Наконец через о. Перекрестова дозвонились до еп. Кирилла! А он, оказывается на Гавайских Островах, перед постом, видимо...». Этот же епископ Кирилл, каявшийся в Москве вместе с Марком и Иларионом за нашу Церковь перед сексотом КГБ Алексием Вторым (как они смели!), известен и тем, что способен наорать на прихожанина случайно оставившего свою машину на предназначенной архиерею стоянке. Причем автомобиль у Его Преосвященства не какой-нибудь, а Мерседес — точно такой же как и у Алексия Второго... Что называется, монахи... Однако это еще цветочки в сравнении со скандалом развязавшимся в Чикаго в связи с хиротонией бывшего келейника митрополита Лавра Петра Лукьянова, обвинявшегося в гомосексуализме. Вл. Серафим сетовал: «Вполне допускаю возможность, что Лукьянова оклеветали, но тогда тем паче — сперва устройте духовный суд, обелите его и только потом делайте хиротонию!». На этой точке зрения стояла половина епископата Зарубежной Церкви, но митрополит Лавр никакого расследования не провел и Лукьянова спешно хиротонисал, (ясно: еще один голос в пользу объединения с Москвой) несмотря на раздавшиеся в храме возгласы «анаксиос» («недостоин»). Тем не менее, несмотря на эту плачевную картину, Вл. Серафим считал, что нужно всеми силами сопротивляться соглашателям; причем большое значение придавал реакции мiрян. Он напоминал, что раскол митрополита Евлогия в 1927 году стал возможен лишь потому, что — по словам прот. Михаила Польского — «было слишком мало мiрян, которые пошли против неправды начальства». Владыка также надеялся, что большинство рядовых священников даст решительный отпор соглашателям. И он возмущался, что доклады Перекрестова и Артемова на пастырском совещании «не на тему; нарочно туманят мозги? Не для этого собралось духовенство». <…> В своем самом последнем письме, в последней приписке на полях (он обычно делал их несколько), благостный архиерей вставил угрозу: «Имена всех тех, кто прямо или косвенно ввергают Зарубежную Церковь во власть Путина следует опубликовать и потом зафиксировать для будущего, как отъявленных вольных или невольных злодеев». Спи спокойно, дорогой Владыка. Твои духовные чада исполнят Твою последнюю волю! НИКОЛАЙ КАЗАНЦЕВ
|