ХРАМ-ЧАСОВНЯ ЕПИСКОПА ДАМАСКИНА И ИСПОВЕДНИКОВ КАТАКОМБНЫХ

Четверг, 28.03.2024, 19:34

Приветствую Вас Гость | RSS | Главная | | Регистрация | Вход

Главная » 2014 » Апрель » 23 » Ответ " евроинтеграторам" ( в сокращении)
11:47
Ответ " евроинтеграторам" ( в сокращении)

Хмельницкий и Выговский, таким образом, заявили московским послам, что они признают Киев и всю Малую  Россию  “вечным” достоянием Московского царя, на которое он имеет наследственное право. Но Хмельницкий так же ясно говорил и об единстве всего народа “российского”, часть которого составляют малороссияне.

Прага 1929

Изд. общество “Единство”

Типография “Школьной помощи” в Ужгороде

Вечером 7 января 1654 года, накануне провозглашения малороссийским казачеством своего подданства Московскому царю, боярин В.В. Бутурлин, присланный в  Малороссию  царем Алексеем Михайловичем, вместе с другими членами московского посольства, в Переяславле, в своем “дворе”, принимал гетмана Богдана Хмельницкого и войскового писаря Ивана Выговского. Сказанное на этом приеме Хмельницким и Выговским было записано в статейном списке посольства, т.е. в официальном документе, так: “Милость де Божия над нами, якоже древле при великом князе Владимире, так же и ныне сродник их, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси самодержец, призрил на свою государеву отчину Киев и на всю Малую Русь милостью своею; яко орел покрывает гнездо свое, так и он государь изволил нас принять под свою царского величества высокую руку; а Киев и вся Малая Русь вечное их государского величества; а мы де все великому государю, его царскому величеству, служить и прямить во всем душами своими и головы свои за его государское многодетное здоровье складывать ради”1).

Хмельницкий и Выговский, таким образом, заявили московским послам, что они признают Киев и всю Малую  Россию  “вечным” достоянием Московского царя, на которое он имеет наследственное право. Но Хмельницкий так же ясно говорил и об единстве всего народа “российского”, часть которого составляют малороссияне. Приведем хотя бы одно из выражений им этой мысли. 13 марта 1654 года гетман писал царю Алексею: “И ныне Бог всеведущий и вседаровитый, неизреченными судьбами божественными, единою двое се сотворил — и ляхом, нашим врагом, гордыню выя их смирил, и совет благ в сердце царево тебе, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Русии самодержцу, твоему царскому величеству, вложил, что твое царское величество, поревновав по Бозе Вседержители и по вере православной восточной, и возжелелся о церквах Божиих и мест святых, и о народе российском благочестиво-христианском умилосердился, и нас, Богдана Хмелницкого, гетмана войска запорожского, и все войско запорожское и весь мир православный российский пожаловати, ущедрити, защитити и под крепкую и высокую руку свою царскую всеконечне прияти изволил милостиво”2).

Были ли эти утверждения о наследственном праве царя “всея Руси” на  Малороссию  и о единстве ее народа с русским народом Москвы только приспособленными к политической обстановке момента мыслями или даже простыми фразами Богдана Хмельницкого и лиц, стоявших во главе казачества, или они выражали собою то историческое знание, которое было достаточно утверждено и обосновано тогдашним изучением исторического прошлого Малой  России ? Обладательницею и хранительницею этого знания была высшая малороссийская интеллигенция, представленная прошедшими тогдашнюю научную школу кругами малороссийского духовенства. Посмотрим, что говорили и писали высшие духовные лица  Малороссии  об ее  присоединении  к Москве в его историческом значении.

16 января 1654 года боярин Бутурлин со своими спутниками подъезжал к Киеву. За десять верст от города его ожидала встреча казаков, с их сотниками и девятью знаменами, а версты за полторы от Киева встречал его Киевский митрополит Сильвестр Коссов, сопровождаемый Черниговским епископом Зосимою, Печерским архимандритом Иосифом Тризною, игуменами и наместниками разных монастырей. И Сильвестр Коссов, как известно, очень энергично отстаивавший права и значение малороссийской церкви от поглощения их московским патриархатом, сказал царским посланникам следующее: “Внегда приходите от благочестивого и христолюбивого, светлейшего государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Русии самодержца, от православного, православныи царстии мужие, желание имуще еже посетить благочестивое древних великих князей Русских наследие, внегда приходите к седалищу первого благочестивого Российского великого князя, - исходим вам в сретение и целует вас, в лице моем, он, благочестивый Владимир, великий князь Русский; целует вас святый апостол Андрей Первозванный, провозвестивый на сем месте велию просияти славу Божию, яже ныне вашим пришествием благополучно паки обновляется; целуют вас общему житию начальницы, преподобные Антоний и Феодосий Печерстии, и все преподобные, лета и живот свой о Христе в сих пещерах изнурившии; целуем и мы о Христе ваше благородие, со всем освященным собором, целующе ж любовне взываем: внидите в дом Бога нашего и на седалище первейшее благочестия русского, да вашим пришествием обновится, яко орлу юность, наследия благочестивых великих князей Русских”3).

Подобные же мысли высказывали и другие духовные лица. Вот, хотя бы, два примера. Слуцкий архимандрит, игумен Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве, Феодосий Васильевич, писал 5-го июля 1654 года: “Воздвигнул в нынешнее радостное лето, от многих лет усопшего великого равноапостольного князя Российского святого Владимера, Господи, живыми и мертвыми обладая, егда ваше царское величество постави всеа Российския Земли, якож и оного прежде самодержцу, возвел погребенную росийского рода честь и славу Господь, возводяй низверженныя, егда славою и честию венчал есть ваше царское величество не точию Великой, но и Малой всей Росии обладателем”. Он же писал дальше: “Наипаче ж в богоспасаемом граде Киеве, от него ж, яко от Сиона, закон изыде с просвещением и крещением всеа Росийския Земли”4). Другой представитель тогдашнего высшего малороссийского духовенства, наместник Киевского Братского монастыря, “священноинок Феодосий”, между прочим, писал царю из Киева от 3 июля 7162 (т.е. 1654) года: “И якоже аз, старец Феодосий, твой государев богомолец, егда еще во царствующем граде Москве сый, сея зимы услышах, яко наша Малая Росия царского вашего величества, яко природному своему царю православному, православная главу свою, яко рабыни государю, с радостию преклоняет”5).

Если приведенные сейчас выражения исторической мысли малороссийских деятелей времени  присоединения   Малороссии  к Московскому государству сведем воедино, получим следующую историческую концепцию. “Российская Земля” была раньше вся под властью великого князя “Русского” Владимира. Киев и вся Малая Русь — “вечное” достояние его преемников. Во всей “Российской Земле” живет единый “народ российский благочестиво-христианский”. Отделенная от остальной  России , Малая Русь в 1654 году переходит из-под польского владычества под власть царя “всеа Российския Земли”, как к “природному своему царю православному”, возвращается к нему, как “древних великих князей Русских наследие”. Перед нами, таким образом, совершенно определенно и ясно выраженное представление об единстве историческом Малой  России  с Великою, народ которых составляет единое целое. Представление это было дано тем историческим знанием, которым тогда обладала  Малороссия . Это знание давало совершенно определенный и убедительный ответ на вопрос об историческом единстве русского народа и Русской Земли, если у кого-либо этот вопрос являлся и он его разрешения искал в исторических трудах того времени.

Обратимся же к старой исторической литературе тех государств, в состав которых входила  Малороссия  до ее  присоединения  к Московскому государству. Земли Русского Юга в ХIV-м столетии были собраны Великим Княжеством Литовским почти все, за исключением Галичины и части Подолья, сделавшихся в том же столетии владениями Польши. В 1569-м году, на Люблинском сейме, воеводства Волынское, Подольское и Киевский повет были оторваны от Литовско-Русского государства Польшею и вошли в состав ее территории. Какие же исторические труды в конце ХVI-го и в первой половине ХVII-го столетий имели наибольшее распространение в Польской Короне, а стало быть, и на Русском Юге? - Это были, конечно, хроники Стрыйковского и Мартина Бельского. “Хроника Польская, Литовская, Жмудская и всей Руси”, составленная Матвеем Стрыйковским, была напечатана в Кролевце в 1582 году. Мы не станем входить здесь в разсмотрение вопроса об исторической точности и достоверности извевстий Стрыйковского, хотя и не можем не отметить, что невысокая оценка их, долго державшаяся в исторической литературе со времени Шлецера, в новейшее время значительно изменилась в пользу этого хрониста, особенно благодаря приведению в известность ряда списков литовско-русской летописи, которой тексты подтвердили многие из заподозренных известий Стрыйковского. Для нас важна распространенность его Хроники и ее влияние на общество интересующего нас времени, а в них ни малейшего сомнения быть не может.

Как же смотрит Стрыйковский на русский народ и отделяет ли, по их народности, малороссов от остального русского народа? На этот вопрос ответ может быть только один: весь этот народ представляется ему единым. Указав на различие мнений историков о “славаках и Славенских землях народа русского или сармацкого, откуда бы произошло это их название”, Стрыйковский говорит: “Но откуда бы руссаки и иные русские народы ни имели имя и прозвание, они все говорят славянским языком”. “Русская монархия” внушала страх “не только Литве, но и Греческим императорам, половцам, печенегам, болгарам, сербам, венграм, полякам и иным также соседям”. Это было как во времена Рюрика, Олега и Игоря, так и в эпоху Святослава, Владимира и Ярослава. Говоря об Ольгерде, Стрыйковский отмечает, что этот литовский князь имел одну за другою двух жен, “и обеих русских”. А этими женами были княжна Витебская и княжна Тверская. Таким образом, и в Витебске, и в Твери одни и те же русские люди. Но один и тот же русский народ живет и во всех русских землях Великого Княжества Литовского, будет ли это та территория, которая в более новое время получила название Белоруссии, или та, которая стала именоваться  Малороссией . Рассказывая о движении, поднятом в начале ХVI-го века известным Глинским, Стрыйковский говорит об его плане перенесения в Великом Княжестве Литовском великого княжения из Литвы на Русь и восстановления “монархии Киевской”6).

Мы не станем утруждать читателя дальнейшими цитатами из хроники Стрыйковского. Думается, что и приведенных мест ее достаточно, чтобы составить себе совершенно ясное представление о том, как он понимал состав русского народа. По Стрыйковскому, один и тот же русский народ живет по всей Руси, будет ли это ее запад, юг, или северо-восток, т.е. те ее части, которые теперь называются Белоруссией,  Малороссией  или Великороссией. Такое же понимание найдем и в другой, очень распространенной тогда, хронике, а именно, в хронике Мартина Бельского. Первое издание ее вышло в 1551-м году, в 1554-м году уже появилось издание второе, а через десять лет после него, в 1564-м году было выпущено и третье. Хроника Бельского стала настольной книгою для всех любителей исторического чтения во второй половине ХVI-го столетия; она оставалась такою же и в ХVII-м веке.

Как и Стрыйковский, Бельский сообщает много роскозней, обращавшихся в тогдашней письменности, часть которых имеет достаточно фантастическое содержание. Тут и рассказ о переводе блаженным Иеронимом Библии на славянский язык, и грамота Александра Македонского славянам, и другие вымыслы, которым наивно верил тогдашний читатель. Что касается русского народа, то о происхождении его Бельский говорит так: “Откуда Русь имеет имя, об этом существуют различные людские мнения. Хотя наши старшие хронисты, как Длугош и Меховита, и думают, что они названы так от Руса, брата или внука Леха, но этого не может быть ни в каком случае, так как Русь много старше (как я это достаточно показал, когда писал о начале нашего народа), чем наш предок Лех туда пришел. То может быть, что этот Рус, внук Лехов, о котором они рассказывают, мог господствовать над Русией, но Русь уже давно так Русией называлась. Другие хотят вести ее название от местечка Руссы, которое находится недалеко от Новгорода в Москве, а иные от русых волос, с какими теперь более всего видишь руснаков. Другие ее также от Фет Русыма, потомка Хама, выводят, как Северин Доминиканец в Генеалогии Христа Господа, которая недавно вышла в Риме. А иные от князя Рос, которого встречаем у Езекииля в Священном Писании. Но самое верное, что от рассеяния, как я писал раньше, имеют имя, ибо этот народ так сильно распространился по свету, что наполнил собою великую часть Европы и Азии. Надобно думать, поэтому, что то был народ воинственный, но писать в нем научились не скоро, как и мы, а потому он не может рассказать о себе ничего стародавнего”.

Передавая дальше предания, записанные в русской летописи, Бельский рассказывает о Щеке, Кии, Хориве и Лыбеди. Они, по его словам, раздавали пустые края своим князьям для постройки в них замков. Такими князьями были Радим, Вятко и Дулеб. От первого пошли радимичи, над Саном, от второго — вятчане, над Волгой, от третьего — дулебане, над Бугом. Потомками Кия были Аскольд и Дир, которые расширяли государство на юг. Князей над собою русские затем поставили из другого народа, чтобы они не были пристрастны к своим родственникам или свойственникам. Этих князей было трое, а именно, Рюрик, Синеус и Трувор, которые происходили из народа варяжского. Этот народ, без сомнения, был славянским и должен был жить где-либо по близости от моря, еще теперь называемого Москвою Варяжским. Выражения “русин”, “русак” Бельский употребляет в совершенно равнозначущем значении. Они живут и на юге, и на севере Русской Земли. Оба эти слова означают - “русский”. Когда позднее князь Литвы Рынгольт начал писаться великим князем Литовским, Жмудским и Русским, другие русские князья, а особенно князь Киевский, стали ему на это возражать, ибо Киевский князь приписывал себе власть над всею Русью, как это делает теперь князь Московский7).

Мы могли бы очень значительно увеличить количество цитат из хроники Мартина Бельского, говорящих об его понимании русского народа как единого, живущего на всем протяжении Русской Земли. Ограничимся приведенными. Уже в них совершенно отчетливо выступает это его понимание. Оно было тем же, как и у Стрыйковского. Обе эти хроники, изданные на польском языке, благодаря знакомству с последним широких кругов общества  Малороссии , имели в нем большое распространение. Но тогдашнее образование требовало и знания языка латинского от всех тех, кто хотел считать себя образованным человеком. Обратимся же к латинским трудам исторического содержания, обращавшимся в Польше и в Литве в ХVI-м и ХVП-м столетиях, и посмотрим, что они говорят по интересующему нас вопросу. Начнем наш обзор не с более ранних трудов, а, наоборот, с тех, которые к середине ХVП-го столетия были более распространены в Польском и Литовско-Русском государствах.

Сочинение Вармийского епископа Мартина Кромера “Происхождение и история поляков” должно быть тут поставлено на первом месте. Конечно, для нас особенно интересным должно быть то, как понимает Кромер отношение русского народа, живущего в  Малороссии , к народу Московского государства, - представляют ли они части одного и того же народа, или являются двумя отдельными, самостоятельными народностями? На этот вопрос Кромер дает совершенно определенный ответ. Говоря о населении Европейской и Азиатской Сарматии и приведя различные толкования имени “Моски”, он пишет: “Но один из многих народов так стал называться от реки и города Москвы, приблизительно с того времени, когда, после разделения руссов на многие княжества, князь Иоанн, сын Даниила, сделался главою этой территории и, восстановив крепость, которая раньше была незначительной и неизвестной, там устроил свою резиденцию. Его потомки не только подчинили себе всех князей того же языка и той же народности; остальные также народы русских, много крупнейшие, древнейшие и важнейшие, чем Мосхи в то время, а именно владимирцы, новгородцы, ярославцы, тверичи, можайцы, суздальцы, псковичи, рязанцы, северцы и другие, будучи все завоеванными, вошли в московское имя, притом, однако, так, что даже и теперь еще одинаково охотно признают имя русских. Так, некогда Киевский, а теперь Московский митрополит еще именуется митрополитом  России , как другими, так и Константинопольским патриархом, и сам этот титул, как более значительный и почетный, чем Московии, употребляет. И сами также Московские князья не столько Москов, сколько всей России господство в своих написаниях, хотя и ложно, себе присваивают. Оттуда ясно, что имя москов не древнее и что они составляют часть Русских и некий один народ, не так давно изменивший свое название от крепости-города, который на громадные пространства земель отстоит от древней страны этих москов или мосхинов”. В другом своем труде, “Полония”, в главе “О расположении Польши и о польском народе”, тот же Кромер, говоря о входившей в состав Польши Красной, т.е. Червонной Руси, отмечает: “некогда Подолия и Русь, как та, которая ныне является частью Польши, так и та, которая находится под властью литовцев и москов, имела своих князей, как мы это более обстоятельно показали в истории”8).

Едва ли возможно требовать от писателя более ясного выражения мысли об единстве русского народа, чем то, которое дал Кромер. Не менее отчетливо выразил эту мысль и Александр Гванини. Родом из Вероны, он в середине ХVI-го века служил ротмистром в войсках Сигизмунда Августа, Генриха Валуа и Стефана Батория. В 1578 году он вернулся в свое отечество, “до Влох”. Во время своего пребывания в Великом Княжестве Литовском и в Польше, Гванини внимательно присматривался к местной жизни, изучал ее строй, собирал сведения по истории государств и земель, в которые его бросила судьба. Из его заметок и наблюдений выросла целая книга, которую он, еще находясь в Кракове, перед своим отъездом на родину в 1578 году, посвятил Стефану Баторию. Это его “Описание Европейской Сарматии” вышло в свет в 1581 году. Гванини не принадлежит к числу тех проезжих иностранцев, которые с легким сердцем писали свои книги о России, Литве и Польше, в сущности их совершенно не зная и разбавляя свои очень поверхностные наблюдения и случайные замечания всевозможными росказнями, домыслами и непроверенными слухами. Он имел в Великом Княжестве Литовском “оселость”, пожалованную ему за его службу Литовским великим князем. Он в значительной степени сжился со страною, в которой жил и которой служил, и в своем “Описании” ее обнаруживает безусловно достаточную о ней осведомленность. Русский народ он знал хорошо. Вместе с русскими Великого Княжества Литовского и Польши он совершал походы, их он видел и в мирной обстановке их жизни, в их городах, селах и деревнях. Знал он и русских Московского государства, встречался с ними в боях, наблюдал их взятыми в плен и живущими на мирной работе. Как же Гванини представляет себе Русь и ее составные части? Она - в его понимании - едина , но в его время была разделена между тремя государствами: Москвою, Литвою и Польшею. Гванини пишетъ: “Над землями Руссии господствуют, главным образом, два государя, а именно, великий князь Московский, именующий себя повелителем целой Руссии, ибо он обладает многими ее княжествами, второй (т.е. государь) — король Польши, который стоит также и во главе Великого Княжества Литовского, владеет Русскими княжествами, присоединенными к Литве, а именно Витебским, Киевским, Мстиславским и т. д.”9).

Таким образом, для Гванини единство русского народа не подлежитъ сомнению. Единым же считает его писатель середины ХVI-го века, литовец по своему происхождению, Михалон Литвин. Вот несколько цитат из сочинения Михалона, иллюстрирующих этот его взгляд. “Киев”, говорит он, “был прежде столицею Русских и Московских князей. Здесь они приняли христианство. И теперь еще в Киеве есть церкви, построенные с большими издержками из мрамора и других иностранных материалов, с кровлями свинцовыми, медными, а местами и золочеными. Есть и монастыри очень богатые, особенно монастырь Пресвятой Девы Марии. В тайниках и подземных ходах его находятся многие гробницы, в коих лежат сухие и неповрежденные тела, пользующиеся, как тела святых, большим уважением у русских. Кто здесь погребается, душа того почитается спасенной, и потому лучшее дворянство, даже из отдаленных мест, ищет себе здесь могилы за большие деньги. Московский князь ежегодно собирает большую сумму денег с поместьев этого монастыря, взятых им в свое владение. Но он медлит возвратить их (монастырю), потому что сам желает этого места, которое ему нравится, и говорит, что он происходит от князя Киевского Владимира; не менее скорбят и подданные его о том, что не владеют этой древней столицей своих царей и святыни”. Рассказывая о Таврической земле, Михалон пишет: “И теперь даже некоторые города, хотя и упавшие, обширностью объема и развалин напоминают прежнее величие, особенно же так называшиийся у нас Сольгот, у москвитян — Крым, у греков — Феодосия, да еще древняя столица Корсунь, которая народу русскому дала крещение и христианское имя, а после разрушенная нашими племенами, доставила им богатую добычу. В храмах нашего Киева до сих пор существуют верные признаки этой добычи в каменных, мраморных и мозаичных работах; отсюда же и двери в Гнезненском соборе”. Рассказывая о продаже пленных в Крыму, Михалон говорит, что, “когда рабов выводят на продажу, то ведут их на площадь гуськом, как-будто журавлей в полет, целыми десятками, прикованных друг к другу около шеи, и продают такими десятками с аукциона, причем аукционер кричит громко, что это рабы самые новые, простые, не хитрые, только что привезенные из народа королевского, а не московского; московский же род считается у них дешевым, как коварный и обманчивый”. Таким образом, население различается автором по государствам, в которых оно живет, а не по народности. И часть русского народа, жившего в пределах Великого Княжества Литовского, Московский князь Иван, дед царя Ивана Васильевича, “отнял от него и присоединил к своему наследству”. Но, может быть, особенно ясно выступает у Михалона Литвина отождествление им московского и русского, как единородного, в следующих его словах о буквах-письменах. Он пишет: “Мы учимся московским письменам, не древним, не имеющим в себе никакого побуждения к доблести, так как русские буквы чужды нам, литовцам, т.е. итальянцам, происходящим от итальянской крови”. Конечно, не специально-московской письменности учили тогда в Литовско-Русском государстве. Там изучалась тогда письменность общерусская, и ее то и называетъ Михалон московскою, сливая и совершенно отождествляя ее с нею. Понятия “московский” и “русский”, в значении обозначения народности, а не государства, для него совершенно тождественны10).

Итак, историческая литература Польши и Литовско-Русского государства середины и конца XVI столетия давала совершенно ясный ответ на вопрос о русском народе: этот народ, представляя собой единое этнографическое целое, живет в трех государствах — Московском, Литовско-Русском и Польском.

К приведенным уже нами авторам, утверждающим это, можно бы было добавить еще и других, но не будем утруждать читателя дальнейшими цитатами из исторических трудов этого времени. Остановимся еще на двух исторических писателях предшествующей эпохи, которые, особенно первый из них, завершая своими трудами работу в области истории Польши, польского средневековья, создавали основу для польских историков последующего времени. Это - Ян Длугош и Матвей Меховита.

Громадное влияние Длугоша на дальнейшую историографию Польши и Западной Руси установлено научным изследованием и не подлежит сомнению. Своей “Историей Польской” он даже как бы заслонил более ранних польских хронистов и сделал обращение к их трудам почти излишним. Как же высказывается Длугош о русском народе?

Начав свое изложение истории11) с библейских времен и с создания Богом Адама, Длугош переходит к преданию о Лехе, Чехе и Русе. Имя последнего и приняла заселившаяся в течение продолжительного времени страна, которая зовется “Руссией”. “Обширнейшие государства руссов, главой и метрополией которых является Киев и которые орошаются громадными реками — Днестр, Днепръ, Неман, Прут, Случ, Стырь, Струч, Смотрич, Серет, они заселили и распространили свои границы за Новгород, город Руссии, чрезвычайно богатый золотом, серебром и мехами, весьма известный, находящийся среди болот и озер”. Длугош упоминает и Кия, и Щека, и Хорива, и “других князей рутенов”, как Радим, Вятко, Дулеб. “Некоторые народы рутенов”, продолжает он, “вследствие огромного размножения искавшие для себя новых мест для поселения, имея отвращение к собственным князьям, приняли трех князей от варягов”. Далее у Длугоша выступают Рюрик, Синеус и Трувор, за ними Игорь и Ольга и дальнейшие Русские князья, которых называет русская летописная традиция. Святослав разделил “княжество Руссии” между своими сыновьями — Ярополком, Олегом и Владимиром, причем последнему досталось княжество Новгородское. Владимир, “князь Руссии”, оставил после себя двенадцать сыновей и, “опасаясь, чтобы с его смертью не поднялись распри из-за княжеств Руссии, разделил государство между сыновьями: старшему, Вышеславу, дал Новгород, Изяславу Полоцк, Святополку Туров, Ярославу Ростов, а после смерти Вышеслава — Ярославу Новгород, Борису Ростов, Глебу Муром, Святославу Древляны, Всеволоду Володимирию, Мстиславу Тмуторакань, остальным же трем младшим сыновьям, а именно, Станиславу, Посвизду и Судиславу, княжества Киевское и Берестовское”. Таким образом, вся Русская Земля во времена Владимира составляла единое Русское княжество, лишь позднее она разделилась на части, а еще позднее эти части оказались в составе трех различных государств — Московского, Литовско-Русского и Польскаго. Имя “Руссии”, как целой Русской Земли, сохраняется у Длугоша до самого конца его исторического труда, доведенного до 1480 года. Так, рассказывая о Флорентийской унии 1439 года, он пишет: “Император, возвратившись домой, с другими прелатами Греции и Руссии, объявляет и вводит унию”12).

Что касается младшего современника Длугоша, Матвея Меховиты, то доведенная им до 1504 года “Хроника Поляков” не дает нам ничего существенно нового по сравнению с “Историей” Длугоша. Те же Лех, Чех и Рус, та же летописная русская традиция, та же линия князей, начатая “князем Руссии” Рюриком. Меховита так же, как и Длугош, говорит о народах “рутенского рода” (например, древляне), и его “Хроника” в этом отношении нисколько не дополняет Длугоша. Но другой труд Меховиты, “Об Азиатской и Европейской Сарматии”, заслуживает того, чтобы на нем несколько остановиться на настоящих страницах. Меховита различает страну руссов и страну москов, т.е. москвичей. Он говорит, что в Европейской Сарматии “находятся страны руссов или рутенов, литовцев, москов и к ним прилегающая”. Совершенно ясно, однако, что тут мы имеем различение частей русского народа лишь на основе их разделения по государственной принадлежности, а отнюдь не на основе их этнографической особенности. В самом деле, он пишет немного ниже: “Потом, в 1228 году, татары, в громадном множестве вступив в Руссию, опустошили всю Рязанскую землю”. Далее он рассказывает об опустошении ими земли Суздальской, а в следующем году — Смоленской и Черниговской. “В 1241 году”, продолжает он, “пришли татары в Руссию и разрушили до основания Киев, величайший город и метрополию рутенов, великолепно построенную”. В своем очень интересном описании Московского государства он, между прочим, обращает внимание своего читателя на то, что “в Московии только один язык и одна речь, а именно рутенская или славянская, во всех областях и княжествах”. Иными словами, Меховита признает единый общерусский язык и часть русского народа, живущую в Московском государстве, считает объединенною им с другими частями того же народа, которые находятся в пределах королевства Польского и Великого Княжества Литовскаго11).

Таким образом, исторические писатели середины и последних десятилетий XVI века не создавали каких-либо новых представлена в интересующем нас вопросе; они высказывали лишь те положения и представления, которые были прочно установлены уже их предшественниками. Но, кроме написанных на польском и латинском языках исторических трудов, изданных в печати уже в XVI столетии, в Западной и Южной Руси обращались и рукописи русских летописных сводов или отдельных летописей. Первоначальная летопись, летописи Киевская и Галицко-Волынская, как и более поздние местные летописные своды и сборники, читались и переписывались в Южной и Западной Руси. В более ранних летописях читатель узнавал об объединении всех восточных, т.е. русских славян в единую Державную Русь великих Киевских князей Владимира и Ярослава и о разделении ее в последующее время. В более поздних местных летописях он, правда, встречал обычное употребление слова “русский” для обозначения Русских земель, вошедших в состав Литовско-Русского или Польского государств, т.е.Белоруссии и  Малороссии . Но рядом с этим нет-нет и прорвется обозначение “русскими” земель за их границею, входивших в состав государства Московского. Так, например, в Литовско-Русской летописи, среди известий начала XV века, читается: “Того ж году на Взвестоване Матки Божи (т.е. Благовещение), в понеделок на страстьной недели, было знамя великое как бы у-в обедную пору — звезды явились как бы в ночи, солнце потемнело, страх был великий на землю Рускую; того ж лета Москва вся сгорела и Смоленеск”. Рядом с этим, на той же странице свода стоит и другое известие: “Того ж году был в Новгороде мор силен велми, и на Москве, и в Ладозе, и в Порхове, и у-во Пскове, и в Торжку, и во Твери, и в Дмитрове, и по всем Руским волостям”. Москва и другие города единого русского народа, как части одной и той же Русской Земли, естественно вставали перед читателем, несмотря на границы государств, их разделявшие. В местной русской исторической письменности сохранялась идея единства Русской Земли; вся она сознавалась Русскою, хотя и не была уже более объединена в одном и том же государственном союзе14).

От имевших распространение в Южной и Западной Руси, в эпоху  присоединения   Малороссии  к Московскому государству, исторических трудов обратимся к сочинениям географов и политиков и посмотрим, что они говорят о Русской Земле и русском народе. В царствование Сигизмунда III-го и его сына Владислава IV-го Симон Старовольский написал свой известный географический труд “Полония”. Его авторитетность и распространенность в XVII столетии не подлежат сомнению. И вот что писал Старовольский о “Руссии”: она “разделяется на Руссию Белую, которая входит в состав Великого Княжества Литовского, и на Руссию Красную, ближайшим образом называемую Роксоланией и принадлежащую Польше. Третья же часть ее, лежащая за Доном и истоками Днепра, называется древними Руссией Черной, в новейшее же время она стала называться повсюду Московией, потому что все это государство, как оно ни пространно, от города и реки Москвы именуется Московией”. И Старовольский, таким образом, Русскую Землю считает внутренне и по существу единым целым; только, разделенная на три части между тремя государствами, она лишилась своего объединения15).

Что касается политиков, то этим именованием в Речи Посполитой называли “авторов, которые законы и конституции польского народа скомбиновали и написали книги о государственном устройстве Речи Посполитой”16). Из числа политиков обратимся за справкою по интересующему нас вопросу к тому, которого труд еще в середине XVIII столетия был признан не только хорошим, но даже превосходным, написанным автором с прекрасною подготовкой, с критическою мыслью, без всякой предвзятости. Мы разумеем Христофора Гарткноха и его “Республику Польскую”, вышедшую в 1698 году. Она представляет собою результат изучения ее автором всей почти предшествующей литературы по вопросам, которых он касался. В составе территории Речи Посполитой Гарткнох называет две “Руссии”, а именно — Белую и Красную. К первой он относит воеводства Новгородское (т.е. Новгородка Литовского), Мстиславское, Витебское, Полоцкое, Смоленское, Черниговское, Киевское; входящими же в состав второй он считает воеводства Русское (главный город — Львов), Подольское, Волынское, Белзское и Брацлавское. Из этих воеводств, прибавляет Гарткнох, воеводства “Брацлавское, Киевское и Черниговское называют Украиною”17). Таким образом, Гарткнох, во-первых, чужд какого-либо этнографического признака в определении понятия Белой и Красной Руси, ибо воеводства Черниговское и Киевское он относит в состав Руси Белой, а, во-вторых, он дает определение и той территории Речи Посполитой, которая в его время носила имя “Украины”. Этою последнею именовалась только область юго-восточного пограничья, что совершенно просто и естественно объясняет и значение этого термина, тогда обычного. В самом деле, слово “украинный” означало на русском языке того времени то же, что значит в нашем современном языке слово “пограничный”. Это значение имело слово “украинный” одинаково и в Руси Литовской, и в Руси Московской. Еще И.Д. Беляев в сороковых годах прошлого столетия установил, что “польскою (от слова “поле”) украиною Московского государства назывались в наших старинных официальных бумагах границы Северо-Восточной Руси, соседние при-Волжским, при-Донским, и даже при-Днепровским степям”. Украинами, т.е. окраинами, в Московском государстве назывался целый ряд его пограничных территорий, где бы они ни лежали, на западе, востоке, или юге. То же значение “пограничный” имело слово “украинный” и в Великом Княжестве Литовском. “Украинными” замками его назывались одинаково и Витебск, и Полоцк, и Дрисса, и Дисна, и Лепель, и другие, находившиеся не далеко от границы государства города, а в их числе также и Киев и города юго-восточной окраины, которую представляла собою  Малороссия  для Польско-Литовской Речи Посполитой в XVII столетии18).

Подведем итог под нашими наблюдениями над тем, что давала литература Речи Посполитой, в состав которой входила  Малороссия  пред  присоединением  ее к Московскому государству, по вопросу о составе русского народа и Русской Земли. Эта литература совершенно определенно указывала на их внутреннее единство, нарушенное тогдашним разделением их между тремя государствами. Что касается иностранцев, проезжавших через Русскую Землю и писавших о ней, то, конечно, сообщаемые ими сведения далеко не совпадают. Степень их осведомленности и наблюдательности была различна, и это отражалось на их сообщениях и заметках. Некоторые из иностранцев предполагали малороссов даже особым народом. Так, например, англичанин Самуил Колинс, бывший в  России  в царствование царя Алексея Михайловича, писал о черкасах, т.е. малороссах, так: “Черкасы так же, как и русские, исповедуют греческую веру, однако же не так суеверны и позволяют иностранцам входить в свои церкви. Говоря о Черкасии, я должен описать и народ, населяющий ее. Черкасы - татарского племени, народ грубый и мрачный; женщины их очень некрасивы, грубы и преданы пьянству. Во время угощений они напиваются пьяны еще прежде, нежели начнут подавать кушанья: едою они протрезвляются, потом опять напьются, а потом опять протрезвятся пляскою; а пляску они так любят, что презирают того человека, у которого нет в доме скрипача. Правление их совершенно анархическое, потому что они, возмутившись, уничтожили все дворянское сословие, и теперь управляются полковниками, ими самими избранными, с которыми всякий из них обходится за панибрата. Воинов они на своем языке называют казаками, почему ошибаются многие, считая казаков особенным народом”19). Трудно, конечно, признать приведенные слова написанными человеком вдумчивым и хорошо осведомленным. В них ясно выступает перед читателем иностранец, легко сообщающий случайно попавшиеся ему на глаза отдельные факты и явления и так же легко верящий своим первым впечатлениям или росказням, которые до него доходили. Но нельзя не отметить, что у иностранцев, даже не вполне осведомленных и дающих не вполне надежные или не совсем точные сведения, мы не находим ясного разделения русского народа на его ветви, установленные уже научным изучением нового времени. Так, живший в Москве в семидесятых годах XVП столетия Яков Рейтенфельс писал: “В царском титуле предпосылаются остальным известные названия Великой, Малой и Белой России, обнимающие почти все царство, потому, конечно, что название “Россия” у мосхов считается самым древним и наиболее славным. Великая, называемая иногда и Западною, занимает громадное пространство земли около Пскова, Новгорода и Ярославля, Малая или Червонная, считающая своим главным городом Киев, чаще называется более распространенным именем Южной, а Белая — область больше остальных, но часть ее принадлежит Польше. Она у некоторых писателей стяжала царю прозвище “Белого”, так как, действительно, обитатели ее, по большей части, носят белые одежды. Главным городом этой области был сперва Владимир, а потом Москва, и это название остается за нею и в настоящее время”20). Именование “Белою” именно той части России, которая была основным ядром Московского государства, встречается и у других иностранцев, писавших о России. Его принимал и первый русский историк — В.Н. Татищев21).

Просмотров: 500 | Добавил: Admin | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:

Форма входа

Поиск

Календарь

«  Апрель 2014  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
282930

Архив записей

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 21

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0